Это подборка – моя степень проникновения, мой уровень постижения восприятия Мандельштама. Первое стихотворение этой подборки не посвящено, а обращено к нему, он его читает, вашими глазами охватывает, вашею единою гортанью одаривает голосом, звукосмыслами пространство поэзии, доселе неведомое многим почитателям и знатокам. Остальные стихотворения продолжают главное, за что боролся в поэзии Мандельштам – дух захватывающую речь, которую не спутать с прозой, не переложить на язык прозы, речь сугубо поэтическую, которая не умещается на плоскости существования даже самых ярких, хороших, приятных и понятных стишков, речь, бегущую «с джонки на джонку через всю ширину реки» и не ведающую о том, как она это делает! Называя настоящего писателя «смертельным врагом литературы», Мандельштам хирургически точно определил когда-то размер пропасти или размер крови раны, разделяющей талантливого поэта и нескончаемую тусовку формализованных литераторов, со всеми их регалиями, хорошими и плохими стишками, мешками макулатуры от литературы. И если поэзия, по словам Мандельштама, это «сознание своей правоты», то я, сознавая свою правоту, беру на себя ответственность перед современностью и будущностью, заявляя о себе как о лучшем из тех, кто сегодня создаёт поэзию. Обладающий поэзией жизни читатель непременно попадёт под магию очарования этих стихотворений. Неимущий в поэзии почитатель стишков непременно отстранится от этих стихотворений, не зная что с ними делать, а главное, что делать с собой, со всею своею жизнью, не включённой в высоту пропасти их тайного очарования. Так я и назвал свою новую книгу: «Высокая пропасть».
Читайте и обрящете!
До встречи на перекрёстках эпохи,
Ваш Вадим Шарыгин.
Мандельштаму "Сохрани мою речь навсегда..." Настала торжественность: памяти, взгляда и голоса обнажена — Темна беззащитная стать, как в чернила макнули. И длится секунда, как, падая, слышит расстрелянных стоны княжна, И царствует ночь только в пору цветущих магнолий! Сухими напейся слезами из Чистых прудов! Мне стих Тридцать первого года — прожить бы вручную. И пляшет духанщиком день, все чаинки продав, И речь окунают в ангарскую прорубь ночную. Хватающих воздух губами, зашедшихся кашлем, блаженных найди — Ходячие тени, свершившихся лет доходяги — В осеннюю блажь погружённые строки, у коих вся смерть впереди, Хватили из мёрзлой бадьи веселящейся браги! И грянулась оземь давно ненавистная весть: Что нет таких горл на земле, чтобы выпростать свары Ночных камнепадов, и тихо при этом учесть, Ночных «воронков» ужасающе-тихие фары... Свой голос остывшей буржуйки отставший запишет поэт, наготу. И бледные тени трамваев, злой дребезг вбирая, В моём, до костей обнажённом, в сиротском, в таком же московском году, - Исчезнут под натиском солнца, в разгаре раздрая. 9.09.2020 г.
Дикое мясо «Дошло до того, что в ремесле словесном я ценю только дикое мясо, только сумасшедший нарост... Вот что мне надо» Осип Мандельштам. В покинутых домах и в бездыханных весях — Огни, одни, о дни мои, нечаянная россыпь фонарей, Примите странника, пусть я слезами высох, Взволнованным мирволю москворечным снам и делаюсь бодрей, Когда царит простор и Савскою царицей Ступает ночь, и тенью по стене крадётся аравийский лязг! Жизнь пропадом пропала, но вернёт сторицей Туман — остроконечнейшую шаткость шор и шалость ласк. Минуя рык, стяжавших беспробудность клеток, В которых миллионы лакомятся диким запахом жратвы, Я больше не касаюсь взглядом глаз и меток, Стрелок, остановивший сердце навсегда, мы все — мертвы! Я радостно молчу словами о великом Высокочувственнейшем равнодушии своём, мне всё равно: Ни жив, ни мёртв — вдрызг не причастен, поживи-ка Вот так, узнаешь, в пальцах разотрёшь рациональное зерно! Наклон стены иль свежее объятье спячки? Мой славный бред свободных очертаний, бытиё мне на черта?! В Крыму заклинивший наган в руке Землячки И струйка крови запеклась в белогвардейском уголочке рта. Окончательный вариант концовки стихотворения: Нам жизнь теперь на крохотных лугах, спит горсточка, в тумане. Поспите, могикане вы мои, пусть не справляется костёр с кромешной тьмой! И тишина под небом. И-и в о л г а молчит. Строка обманет, Ведя тропинкою неведомой в цветущий мир, за горизонт мечты, д о м о-о ой... Изначальный вариант концовки стихотворения: Ни Запад, ни Восток уже, ни север с югом — Не надобны! Печорина увозит вечная коляска, ээ-эй... Саднит поэзия... И тихо станет другом Есенин, стонет, чуть живой... И полночь стынет в сумраке полей... В покинутых пространствах ветер, волком воя, Оспаривает ночь у мёртвой тишины, но пустота сильней: Лишь ты да я, да мы с тобой, нас нынче двое: Читай, дослушай до конца - до горизонта тонущих коней! Ночь на 28.12. 2019 г.
Из цикла «Цветаева, Мандельштам, Пастернак»
О Мандельштаме (1) Взгляд запрокинут в Рим, из рун изъят. И топкая бездонность глаз — утопленница Майской ночи — Анфас: из амфорных руин, из «ять»... И зоркости, парящей в тишине, растоптанный комочек. На тонком гребне вспенившихся губ: Следы изведанных чудес и липкий хохот скомороха. Небрежный тон действительности груб. Легко становится, и вместе с тем до слёз, до дрожи — плохо! На выпуклых словах — слепая муть. Спустились певчие с хоров, бредут впотьмах по вязкой пяди. И рухнувший вглубь сердца сон вернуть Не представляется желанным мне, простите, бога ради! Кормилец нефов, нервов, куполов; Длань арбалетчика в миг высвиста стрелы в нутро атаки. Спит дворник, мебели для печки наколов... Танцуют грозди спелых рук и ног — гарцует ритм сиртаки. Прочищенной гортанью минарет Бродяг на пир коленопреклонённый созывает, плача: О том, что пусто небо, Рима нет, О том как по' ветру раздольные развеяны апачи! Пасьянс разложен. Трефы. Бубна пик. Червивой стала черва, сердцем перезревшим багровея... Какой-то малый у дороги сник, И полоснула мысль, как бритва сквозь ухмылку брадобрея: Никто к нам не вернётся, чернь кругом, Сгорает ночь, объемлем мир, присядем на дорожку! Степь, ярко подожжённая врагом, Жизнь лебединая — не навсегда, и смерть — не понарошку.
О Мандельштаме (2) Взгляд запрокинут в Рим, из глаз изъят. На дне глазниц: триерный всплеск и звёздный пояс Ориона. Бой сердца, словно вытрушен из лат, — Царь Иудейский, на камнях, подле расшатанного трона. На тонком гребне вспенившихся губ Следы искромсанных чудес и липкий хохоток Петрушки. Небрежный тон действительности груб И эхо голоса об стенки бьётся в кровь — латунной кружки! На вызревших словах — не смыта муть. Спустились певчие с хоров, идут впотьмах домой, шаги считая. И надо в сердце обронённый сон вернуть — О вышитых на небе снах над тушею Индокитая. Кормилец сытых, зодчий Покрова, Тебе ли Грозный царь дарует жизнь, выкалывая очи, Чтоб не построил лучше... Смерть права: Народ, безумствуя, безмолвный зов по мостовым воло'чит. Прочищенной гортанью минарет Бродяг на пир коленопреклонённый созывает, плача: О том, что пусто небо, Рима нет, О том как по' ветру развеяны раздольные апачи! Непредсказуема метафора, как та, Косая скоропись предновогодних почерков открыток, В которых чувства через край, когда Московский снег идёт и Петербургских радостей избыток! К нам не вернётся время, но возьми Щепо'ть Сахары раскалённой с ще'потью двуперстья смысла! Столько на звёздных пастбищах возни, Что красота — дождишком вкрадчивым — над тихой далью свисла. 2019 г.
За то, что я в пропасть взойду «За то, что я руки твои не сумел удержать» Осип Мандельштам. За то, что я в пропасть взойду и оставлю открытою дверь В полночную тайну полуночной прелести сада, — Я должен испачканный кровью души бросить бисер, поверь, В забрызганный грязью загон, где жуют до упаду. В блуждающих ветрах ночных рукоплещут цветами года — В которых изящество взгляда и мысли аккордом Последним, стихающим явлено... Явь, ты, как речь, молода В сновиденном старчестве облика облака твёрдом. Откуда же взяться всем взявшимся за руки вкруг всей Земли, Когда б ты меня удержала от шага в поэты?! Колючие мётла в колодцах дворов кущи в кучи смели, И райские руки снам выдали волчьи билеты! А ты, угасая, тащила обвисшие крылья, ждала – Зажжённой свечи! – Я учился любить, в час по чайной... Сусальные слёзы – московских небес пролились купола. И падшую ночь довелось утром встретить случайно. И стоят ли все мои строки двух выцветших крыльев твоих?! Зачем восстаю против неба земного, скажите?! И кто-то, как будто за волосы, волоком выставит стих Под сумрачный дождь, и умолкнет, как все, небожитель... В распахнутый ветер окна, вместо старости, в радость шагну. Разбился упавший полёт? Да, но даль-то какая! Лишь парус вдоль скрежета шторма глаза провожают ко дну... Ишь, волны грохочут об берег, в мятеж вовлекая! 18.07.22 г.
Я пью за последних младенцев «Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня» Осип Мандельштам. Я пью за последних младенцев, ослепших от вспышки вдали. За то, что нам некуда деться, за радий, за роды в пыли. За всхлипы дельфинов в лагунах, за чеховских пьес прямоту, За всё, что сказать не смогу, но... губами схвачу на лету. Я пью за терпение свыше под куполом цирка церквей, За ливень по глиняной крыше, за дом, от дороги правей. За чёрную с белым волною нагрянувшую в брызгах блажь, За слово, которым волную, за должное, что мне воздашь, Когда, осушив горло влагой, покинет хрусталь лёгкий брют. Я пью там, где тень бедолагой, отбросил предательски Брут; Где песнь стрекозы обречённой прекрасней трудов муравья! Я пью, там где поп и учёный, небесных отцов сыновья – Развесили простынь льняную для смотра вживую картин. Под смех, кровью вен разлиную земной, от любви карантин! Я пью, уместив дождик мелкий в бокал, за иное, за вас, Участники сумрачной сделки, постигшие... в тысячный раз! 19.07.2022 г.
Огромное мгновение В приморском уголке земли, Соседствуя с прибоем чувств, с гарцующими бликами Фонтанов, с биением часов, сердец; С соитием влюблённых глаз, с покинувшим алеющие губы навсегда — Признанием, в разгаре тишины морской, Под звёздами — уснули розы, стихла благодать. Взгляд возлежал на лепестках и высота глубин подлунных Ошеломляла безымянностью, в которой Угадывалась, будто бы улыбка в уголках, Порода, словно в дымчатом нутре опала спали Подёрнутые дымкой лет холмы... Вся пряжа вымысла не стоила, пожалуй, Потраченных на чтение мгновений? — Коснуться взглядом строк — не хитрая работа, правда? Жизнь тщательна... И тщетна ночь без сна... Глотком волны не утолить Накопленную веком жажду слова. И как оглохшая Цусима С замедленною мощью поглотила Мундиры с золотом умолкших русских лейтенантов, Так ночь бескрайняя над одиноким городом моим Жильцов своих навеки вечные Без права переписки забрала. Не море доносилось, но была Уверенность в присутствии его размеренных шагов. Безветрие. Безмолвие. Безбрачие. Безумие. Барбадос. Барбизон... Я ворковал, я вовлекал в раскаты моря парусники слов! Колодезная яркость звёзд пленяла, В просторном сумраке минуты утопали. Упали-то как просто и легко — тут лепестки, там мысли, здесь ресницы... Приснится, может быть, кому кромешный дождь, И пусть заглохнет всё кругом, до одури, до дрожи! Всё заколочено, крест-накрест, тишь окрест. А ночь, а я, вон там, с бессонницей в обнимку, Где далеко поют, должно быть, после сенокоса, Не различить костров, не спрятать голоса, Останусь, скоротаю вечность... Кто здесь?! — Старик и море, просто ты — привык к разбросанным впритык к волнам — Огням танцующей Г а в а н ы... В а г о н ы нескончаемо гремят вдоль машущей руки на полустанке. Останки Родины моей. Не захороненные чувства. Исповедальны: россыпи уснувших роз И подвенечный шелест тишины... 2019 г.
«Не отвечай глупому по глупости его, дабы не уподобиться ему».