Зёма

Лето здесь короткое, зима долгая и суровая, а быт прост, как три копейки. Но есть хотя бы вода, правда холодная, ну подумаешь — беда какая, ведь и в учебном полку, в Петергофе, тоже была только холодная. Так и вилок–то не было, вероятно, тут в армии всё это считается недопустимым излишеством, предательски размягчающим волю военнослужащих. Да, в горячей-то воде любой дурак и простирается, и побреется, и умоется. Кстати, ребята, которых высадили в Февральске, вернувшись потом в учебный полк на офицерские сборы, рассказывали, что они воды вообще несколько месяцев не видели, снегом умывались.

У нас же тут — полный комфорт, всё имеется: и штаб, и столовая, и «бараки казарменного типа», и котельная, и даже туалет. Пускай он на улице, зато из белого кирпича, правда возведён настолько «умелыми каменщиками»,  что пальцы между кирпичей пролезают, зато там не душно, и нет соблазна кому-то в нём засиживаться. Здесь люди Родине служат, а не…

Котельная топила исправно, однако, зимой при сорокаградусном морозе этого было совершенно недостаточно, и окна казармы приходилось заваливать снегом с подветренной стороны, чтобы как-то сохранить тепло. Работала она на угле, а обслуживали её «губари»-  это военнослужащие, арестованные за разные нарушения дисциплины — пьянство, наркотики, самоволки, неуставные отношения, неподчинения приказу и прочее. Когда я первый раз увидел кочегара из этой котельной, испугался: чёрное от копоти лицо, грязные лохмотья вместо формы, ну точно —  чёрт из преисподней.

Возле котельной, нависая над пространством зловещей ледяной скалой, возвышалась огромная куча промёрзшего угля. Сама по себе она никому и ничего не давала — ни тепла, ни радости, зато отколотые от неё куски, сгорая в печи и строя при этом злобные красные рожи, как бы против воли отдавали своё тепло замёрзшим людям. Откалывать от кучи эти кусочки приходилось ломами, и эта почётная обязанность была возложена на временных обитателей гауптвахты, или, как её здесь ещё называли, «губы»,  «кича»,  «поста любви», а самих её обитателей величали «губарями».

Вчерашние школьники в большинстве своём работать не умели, они просто не успели ещё ничему в жизни научиться — какая уж там «охрана труда»! А подсказать-то и некому было, сержанты и офицеры сами мало чем отличались от них в умении работать, разве что командовать могли. Это же неспроста по прибытии пополнения командиры опрашивали всех, кто что умеет делать. Умеешь рисовать — так будешь класс оформлять, плакаты всякие делать, да наглядные пособия, а если, к примеру, электриком работал на гражданке — займёшься электрооборудованием, чтобы лампочки все горели, с пульта закрывались шторы, опускался экран и прочие чудеса творились. А уж если ты — автослесарь, ты вообще подарок судьбы: техника давно уже плачет горючими слезами — ремонта требует. Осталось только спросить: кто же с оружием-то обращаться умеет? Ну, а если совсем ничего не можешь — понятное дело, будешь заниматься строевой подготовкой, изучать устав и выполнять всякие технические работы.

—  Жека, иди сюда, дело есть. Тут кореша моего на «кичу» закрыли на трое суток. Попал он, аккурат, уголь долбить, а у него рукавицы уже в труху превратились — одна дыра сплошная, и валенки на подошве протёрлись. Там пошарь у себя на складе, организуй…
— Ну, стельки я из сапог старых вытащу, допустим. А как я тебе рукавицы «соображу»? Они же на счёт идут, тут накладная нужна.
—  Да ладно прибедняться, спишешь как-нибудь. Зёме, что — теперь без рук оставаться? От лома, сам знаешь, как рукавицы протираются! Да, и бушлатик ему под шинель поддеть не помешает, а то на «киче»-то не топят, там минус тридцать! Хоть бэушное что-нибудь сообрази!
—  Ладно, без рук не останется, сделаю.

Настоящие пацаны не оставили в беде земляка. В его дырявые валенки стельки от сапог пришлись очень кстати, так что босиком ему снег топтать не пришлось. Рукавички тоже помогли — на трое суток их вполне должно было хватить, и бушлат под шинель не лишний оказался. Полный «ажур», только ломом махать – не ложкой кашу метать. Руки устали, спина вспотела, а ледяной воздух бешено врывался в лёгкие, жестоко обжигая весь организм и перекрывая дыхание. Суровая ледяная глыба совсем не желала поддаваться дилетантам. Тут нужна была какая-нибудь профессиональная хитрость.

— Вот! Подходящая ниша образовалась, сейчас я в неё пролезу и снизу подрублю вот этот увесистый кусок. Ох, здоровый! Упадет — сам ещё и расколется!

Так рассудил зёма. Ему казалось, это будет значительно проще, да и теплее в нише-то. Только вот не учёл он того обстоятельства, что этот самый кусок, будь он неладен, давно уже к нему присматривался, очень внимательно и расчётливо. Он просто мечтал свалиться на молодое тело солдата и хорошенько подмять его под себя. Ну вот — на войне как на войне, как решил — так и сделал!

Долгие месяцы госпиталя отвоевали солдату жизнь, но, увы, не смогли сохранить здоровье. Красивый, бравый хлопец с широкими плечами и ясным взором имел теперь вместо ног пару кривых косточек да костыли. После госпиталя его вернули в часть, чтобы комиссовать — такой порядок. Теперь ему можно было пить, сколько влезет, и курить всё без разбора. И никто уже не препятствовал, старались даже не смотреть в его сторону.

А девушка у него была, ещё бы ей не быть у такого парня! И письма он ей писал, не нуждаясь в посторонней помощи, поскольку и сам прекрасно владел способностью находить нужные, цепляющие нежные девичьи души, слова. Теперь это умение, увы, потеряло свою целесообразность, уступив место как раз обречённости на поиски посторонней помощи. Такой вот невероятно убедительный жизненный урок получил солдат: научился ломом работать, да только ни к чему ему теперь. Уехал он домой до срока…

На гражданке такое ЧП вероятнее всего не прошло бы без последствий для руководства: кого-то понизили бы в должности, кого-то и уволили бы. А здесь командира только в звании повысили. Ну, может и не за это, кто их знает.  За год моего пребывания в батальоне там много чего случилось. Помню, два пьяненьких солдата поехали местных девочек покатать на машине. Что же там у них произошло, так и не «озвучили». Только на одном из пьяных поворотов они всей компанией вывалились из кабины. Один солдат погиб, другой руку сломал, девочки, слава Богу, царапинами отделались. Ещё одному солдату голову ковшом экскаватора разбило, когда машину заводили «с толкача» этим же самым экскаватором, — видно близко стоял. К сожалению, не нашлось никого подсказать, как это делается и делается ли вообще. А зёма вот боялся, что руки отморозит… Не отморозил.

Служба Родине — это дело серьёзное, без жертв не бывает. Тут всё уже по-взрослому, а жизнь ошибок не прощает. И никто тут не положит тебе руку на плечо со словами: «Не переживай, брат, со всеми бывает. Вот увидишь, всё ещё получится!». 

Николай Шоластер.