Чжин Картер никогда не думал о женитьбе до самого момента, когда встретил девушку, которую захотел сделать своей женой.
Но было одно препятствие у Долли Ингрэм, это – её мать. Мать её была ужасная особа, совершенно невозможная. В обществе она пользовалась большим влиянием, и посещавшие её принцы и светские сплетники даже между собой не смеялись над ней.
Когда умер мистер Ингрэм, он оставил жене несколько миллионов в её полное распоряжение и одно неисполненное чадолюбивое желание – выдать замуж Долли за английского герцога. Венгерские князья, французские маркизы, немецкие бароны и итальянские графы не удовлетворяли Ингрэм; её зятем должен был быть английский герцог.
Когда Картер познакомился с Долли на скачках и стал бывать у них в доме, мистресс Ингрэм принимала его с обычной своей суровостью. Молодого друга её дочери она ставила рядом со “своим” адвокатом, “своим” архитектором, немного повыше человека, ухажившего за её цветами. Но Долли, в свою очередь, не особенно ценила мнение матери, и между нею и Картером служило темою спора, кто из них первый сделал предложение. Картер уверял, что никакого формального предложения не было, и что просто они сразу решили, что поженятся. Долли же настаивала, что, испугавшись её матери и денег, он вынудил её сделать ему предложение.
– Вы совсем не любите меня, – жаловалась она, – если такая мелочь, как деньги, заставляет вас колебаться.
– Вовсе не мелочь, – протестовал Картер. – Говорят, несколько миллионов… И случайно, они ваши. Если бы они были моими, другое дело.
– Деньги, – сентенциозно говорила Долли, – даны людям, чтобы приносить им счастье, а вовсе не затем, чтобы делать их несчастными.
– Подождите, пока я продам свои повести в журналы, – говорил Картер. – Тогда я буду независим.
– Лучше раньше поженимся, – предлагала Долли, – а потом я могу купить вам журнал, и мы будем печатать в нём только ваши повести. То-то посмеёмся над издателями!
Три тысячи долларов в банке, три принятые рассказа и семнадцать ещё непринятых, и ежедневные упрёки Долли, что он, очевидно, не любит её, положили, наконец, предел колебаниям Картера; он решил, что они могут рука об руку броситься в океан брачной жизни.
Его разговор с мистрис Ингрэм по этому поводу был очень неприятен.
Утром, на другой день, она прислала ему записку, в которой отказывала ему не только в руке своей дочери и от дома, где жила её дочь, но запрещала также пользование почтовыми учреждениями Соединённых Штатов и нью-йоркскими телефонными проводами.
Однако, сейчас же вслед за запиской явилась сама Долли в слезах и с сундуком платьев.
– Я оставила мать, – объявила она. – Её карета внизу, и в ней священник, – если только он ещё не убежал. Он не хочет венчать нас, потому что боится мамы. Берите скорее шляпу и увезите меня куда-нибудь, где бы он мог нас обвенчать. Ни одна мать не стала бы говорить так о человеке, которого я так люблю, как моя мать говорила о вас!.. И она смеет думать, что я не обвенчаюсь с вами в тот же день!
– И ни одна мать, – вскричал Картер, – не посмела бы называть меня пролазой и думать, что я женюсь на вас из-за денег. Нет, пусть она попросит меня!
Долли, как ураган, кинулась к нему. Глаза её были влажны и пылали.
– На ком вы женитесь, – на мне или на матери?!
– Но если я женюсь на вас, ваша мать не даст вам ни пенни!
– Так вот почему, – вскричала Долли, хорошо сознавая, что она смешна, – вы не хотите жениться на мне!
Картер счастливыми глазами окинул свою маленькую комнатку.
– Ну, а теперь располагайтесь здесь, как дома, – сказал он, – пока я соберу вещи!
– Я и намерена расположиться здесь, как дома, – весело отвечала Долли, – и на всю жизнь.
Опасаясь публичности в нотариальном городском бюро, они отпустили священника, к великому удовольствию этого джентльмена, и приказали шоферу ехать в Коннектикут.
Стоял чудесный майский день. Синело небо, сияло солнце. В парке играли маленькие девочки в белых платьях, изображая из себя королев. Долли захотелось похитить двоих из них и взять к себе в подружки. Картер вышел у ювелирного магазина и купил обручальные кольца.
Они ехали по Бостонской дороге; справа в лучах солнца сверкал Зунд, слева неслись им навстречу сады, лужайки, грядки тюльпанов и белорозовые массы цветущих яблонь.
В деревне Гринвич они получили разрешение, и в магистрате их обвенчали. Немного испуганные и страшно счастливые, они вдруг почувствовали оба бешеный голод.
В ресторане “Лошадь и Собака” они позавтракали в той самой комнате, где сидел когда-то пленный майор Андре. Они очень жалели майора Андре и всех, кто не поженился сегодня утром. После завтрака они гуляли в саду и кормили сливками жирного серого кота.
Когда они ехали назад домой, миллионы дружеских лиц – служанки, полисмены на перекрёстках – кивали им и улыбались.
– Мы обвенчаны, и никто ещё не знает! – весело сказал Картер.
Но когда мотор остановился у двери дома, они увидели на верхушке его пару старых башмаков и надпись: “Мы только что повенчались!”. Пока они завтракали, шофёр устроил им эту штуку.
– В конце концов, – сказал Картер, – это единственная традиционная вещь на нашей свадьбе.
Два месяца спустя двое молодых людей, очень несчастных, сидели в кабинете Картера. Уныние было написано на их лицах. Забота положила бледность на их лица и провела тёмные линии вокруг глаз Долли.
Мистрис Ингрэм выдержала роль до конца. Она прислала на квартиру Картера семь сундуков, наполненныъх платьями Долли, восемнадцать картонок со шляпами и новое неприятное письмо. Только при условии, что Долли навсегда оставит мужа, она обещала простить и принять её.
– Знаете ли вы, – говорит Картер, – что у нас нет больше ни пенни, нам нечего есть!
– У меня осталось ещё пять шляп, – возражала Долли.
– Не можем же мы есть шляпы.
– Но мы можем их продать. Они стоят по восьмидесяти долларов каждая.
– Когда нужны деньги, я нахожу, что так же трудно продать шляпу, как съесть её. Мы должны придумать что-нибудь великое, грандиозное, что принесло бы нам целое состояние. У вас есть воображение, у меня, я думаю, тоже. Пусть это будет так же отчаянно, как…
– Я знаю! – вскричала Долли, – как послать маме письмо от Чёрной Руки.
– С чёрной печатью, – с сомнением произнёс зять мистрис Ингрэм.
– Или, – продолжала Долли, – похитить мистера Карнеджи, когда он гуляет в парке один, и взять выкуп… Или вот ещё план! Выпустить дешёвое издание вашего “Мёртвого Зноя”. Эта книга никогда, как следует, не рекламировалась. Никто не знал о ней, и поэтому никто не покупал её.
– Одиннадцать человек купили её, – поправил автор.
– Это самая лучшая повесть, какую я когда-либо читала, – вскричала Долли, – и все должны узнать, что она самая лучшая. Мы сделаем объявления…
– Вопрос в том, – прервал Картер, – чтобы достать денег, а не в том, чтобы бросить их на ветер. Да и нет у нас денег, и нечего выкинуть.
Долли горько вздохнула.
– Всё моя вина. Всё ушло на скачки. Это я тянула вас туда.
– Никто никогда не тянул меня! – вспылил Картер. – Но мы зарвались! Автомобили, ложи каждый день.
– И всегда “Дромадер”!..
Она попала в больное место Картера.
– Это – необыкновенная лошадь.
– Странно, – задумчиво продолжал он. Я видел “Дромадера” во сне прошлую ночь. Всё снился один и тот же сон…
Он вдруг резко переменил разговор.
– Почему-то я плохо сплю по ночам. Не знаю…
– Ну и что же, он выиграл? – с улыбкой спросила Долли.
Картер увидел, что она читает у него в мыслях.
– Каждый раз! Я видел это так же ясно, как вижу вас. Он выигрывал каждый раз.
Он стукнул кулаком по пыльным счётам, лежавшим перед ним.
– Ах, если бы у меня было теперь сто долларов.
Кто-то постучал в дверь. Принесли утреннюю почту. Картер бросил на стол кипу писем и нетерпеливо разорвал один конверт.
– Может быть, моя повесть принята.
– Долли! – вскричал он вдруг торжественным голосом, как будто бы в письме была весть о смерти, – это чек – чек на сто долларов.
– Провидение! – прошептала Долли.
Они разменяли чек на пяти и десяти долларовые билеты, а так как Картер был слишком возбуждён, чтобы работать, рано отправились на ипподром.
– Мы можем, по крайней мере, наслаждаться свежим воздухом, – сказала Долли.
В этот день у них не было ни ложи, ни завтрака в клубе. Они заняли места рядом со всеми пикерами, которые сидели без сюртуков, затыкали носовые платки за воротники, вытирали лоснящиеся лица рисовой бумагой и отмечали программы булавками от шляп. Завтрак их состоял из толстого бутерброда с ветчиной, покрытого горчицей.
“Дромадер” бежал в пятый заезд. Ждать пришлось долго.
Когда Картер опустился на место рядом с Долли, он был совершенно спокоен. Долли не говорила. Уголками глаз она спрашивала его.
– Я поставил пятьдесят против двадцати и семьдесят против тридцати, – сказал он.
Долли в тревоге повернулась к нему.
– Семьдесят! – произнесла она.
– Всё, что у нас есть.
Долли водила пальцем по программе.
– Его цвета, – сказала она, – зелёная шапочка, зелёная куртка и зелёные с белым кисти.
В полумиле расстояния у решётки зашевелились маленькие цветные пятна. Огромная толпа притихла. Стало так тихо, что можно было слышать ленивое стрекотанье кузнечиков в высокой, пригретой солнцем траве за оградой.
Губы Долли быстро двигались точно шепча молитву:
– Зелёная шапочка, зелёная куртка и зелёные с белым кисточки.
Резкий крик сотен голосов прервал молчание.
– Вышли!
И все вытянулись вперёд в ожидании.
Лошади бежали быстро. Картеру их поведение казалось оскорбительным; казалось, невероятным, чтобы в такое короткое время, таким беспечным шагом они решили всё. Они то шли рядом, то обгоняли друг друга, менялись местами. В пыли мелькали пятна – синее, золотое и пурпурное. Жёлтая куртка выскочила из облака пыли и показалась впереди; за нею следом шла малиновая. Вот у неё на полпути. Вот прошли три четверти.
– Видите вы его? – спрашивала Долли.
Слышно было только топот копыт. Вот малиновый жокей поднял хлыст. Он сидел на всеобщем любимце, и при виде его толпа облегчённо вздохнула.
– “Золотой Каблук”! – кричала она.
Под ударом хлыста “Золотой Каблук” поровнялся с жёлтой курткой.
Долли искала глазами зелёную куртку и зелёную шапочку.
– “Золотой Каблук”! – завыла толпа.
Вдруг Картер тронул Долли за рукав и, как будто давая сигнал, поднял руку вверх.
И пронзая завесу пыли, как луч света пронзает облака, выскочил большой поджарый гнедой. В толпе раздался крик изумления и неудовольствия. Гнедой поравнялся с “Золотым Каблуком”, обогнал его и остановился у проволоки. Уцепившись за шею, сидел маленький жокей в зелёной шапочке, зелёной куртке, с зелёными и белыми кистями.
Ни Долли, ни Картер не говорили ни слова и не смотрели друг на друга. С минуту они сидели молча, неподвижно глядя вперёд на зелёное поле и белые облака пыли. Толпа смеялась и издевалась над собой. Наконец, Долли глубоко вздохнула.
– Пойдём поблагодарим его и везите меня домой, – сказала она.
Оставив её около “Дромадера”, Картер побежал за своим выигрышем. Он вернулся с пачкой жёлтых бумажек в руке, и оба они, подпрыгивая и приплясывая, помчались к выходу.
– Мы поедем в самом красном, самом дорогом, самом быстром автомобиле! – кричал Картер.
– В Дневной и Ночной банк! – приказал он шофёру.
Шофёр сочувственно ухмыльнулся.
– Это приятно слышать! – сказал он.
– Он мне нравится, – прошептала Долли. – Купим его и мотор.
По дороге они покупали много моторов: каждый, который попался им на глаза и нравился им, они покупали; они купили также несколько домов, яхту.
Пообедали они на крыше у Дельмонико. На Долли была самая большая из пяти ещё непроданных шляп. Картер заказывал блюда, выбирая самые дорогие.
– Сегодня мы можем немножко покутить – в честь “Дромадера”, – говорила Долли. – Но, начиная с завтрашнего дня, мы должны стать бережливы. Мы получили жестокий урок. То, что случилось с нами в последний месяц, не должно никогда повторяться. Теперь денег у нас хватит, по крайней мере, на год. А пока вы можете писать повесть и не беспокоиться ни о чём. А потом выйдет книга, вы станете знамениты, богаты, и…
– Оставим это, – прервал Картер. – Самое важное теперь – это бросить нашу отвратительную душную квартиру. Я предлагаю завтра же уехать в какую-нибудь рыбацкую деревушку, где мы можем за двенадцать долларов в неделю купаться, грести, играть в теннис в своё удовольствие.
Долли с восторгом принялась обсуждать план, и они даже заказали по телефону каюту на пароходе на завтра.
Они сидели за кофе; прохладный ветерок обвивал их лица, в воздухе носился аромат цветов, звуки музыки, у ног их сияли огни огромного города, – мир казался им светлым.
– Я заметил там двух лошадей, – вздохнул Картер. – “Её высочество” и “Светляка”. Если бы мы не уезжали завтра…
Долли посмотрела на него с ужасом.
– Картер! – воскликнула она.
– Я говорю только, если бы я продолжал играть, я присмотрелся к этим лошадям, – с негодованием возразил Картер. – Не беспокойтесь! Я знаю, где остановиться.
На следующее утро они завтракали на террасе ресторана, где часто бывали в первые дни своего медового месяца. Из сентиментальности они выбрали теперь его. Долли торопилась домой укладывать вещи. Картер был рассеян. Он объяснил, что плохо спал ночь.
– Опять кошмары? – с сочувствием спросила Долли.
– Кошмары? – в бешенстве закричал Картер. – Я видел так же ясно, как видел тогда “Дромадера”, “Её высочество” и “Светляка”. Они выигрывали, выигрывали и выигрывали!
– Вы видите во сне то, о чём говорите днём, – серьёзно возразила Долли. – Вот и всё объяснение.
Они вернулись домой и прилежно принялись укладывать вещи. Около двенадцати часов Картер вдруг вышел в спальню, где Долли сидела одна и читала “Утренний Телеграф”; газета была открыта на странице скачек.
Долли виновато опустила газету. Картер оттолкнул ногой картонку и присел на чемодан.
– Я не вижу, – начал он, – почему бы нам не подождать ещё день…
Он запнулся и нахмурился.
– Можно было бы не ставить больше двенадцати долларов.
– Конечно, – заявила Долли, – если они выиграют, вы станете обвинять меня…
Глаза Картера блеснули надеждой.
– А я не могу выносить, когда вы обвиняете меня, и…
– Надевайте скорее шляпу! – закричал Картер. – Иначе мы опоздаем к первому заезду.
– Я остановлюсь у банка, – виновато сказал Картер, когда они садились в экипаж.
– Нет! – решительно возразила Долли. – Двенадцать долларов, – и, не больше.
– А если мои сны сбудутся, вы же станете жалеть.
– Нисколько! Я просто пошлю вас опять спать.
Когда “Её высочество” вернулась победительницей, Долли обернулась к мужу. В глазах её были смущение и страх.
– Мне не нравится это, – простонала она. – В вас что-то сверхъестественное… Ах, зачем я не позволила вам поставить всё, что у вас было с собой.
– Я так и сделал, – в страшном возбуждении отвечал Картер. – У нас теперь двадцать две тысячи.
– Мы положим их все в банк!
– Мы поставим их все на “Светляка”.
– Чёрт! Не испытывайте своего счастья. Остановитесь.
Картер покачал головой.
– Это не счастье. Это – дар, ясновидение, пророчество!
“Светляк” победил.
– Вам сегодня везёт, – сказал Картеру букмекер, по имени Бербанк, подавая ему его выигрыш, – двадцать две тысячи. – Дайте мне возможность завтра отыграть свои деньги.
– Мне очень жаль, – возразил Картер, – но завтра я оставляю Нью-Йорк.
Тот же ярко-красный мотор вёз их в банк.
– Мы поедем в Лондон, в Париж, объедем всю Европу, – говорил Картер Долли. – Вы поедете в одном автомобиле, я – в другом, в третьем будут сидеть наш лакей и горничная. Мы будем играть на скачках повсюду до Монте-Карло. В Монте-Карло мне приснятся все номера, я сорву банк. Когда отходит “Кампания”?
– В двенадцать.
– В восемь мы будем на пароходе.
Но в эту ночь он видел во сне “Конфедерата” и “Красное Крыло”, и на утро ни свистки “Кампании”, ни увещания Долли не могли удержать его.
– Только шесть тысяч, – просил он. – С остальными вы можете делать, что вам угодно. Если я проиграю, даю вам слово никогда больше не играть. В субботу мы уедем.
Долли увидела, что с ним не сладить.
– Но вы сказали, что остальными я могу распоряжаться, как мне угодно. Может быть, у меня тоже бывают пророческие сны, и я хочу осуществить их.
За завтраком у Долли был таинственный вид.
– Ну что же сны? Могу я узнать? – спрашивал Картер.
– Завтра прочтёте в утренних газетах. Мои адвокаты занялись этим.
– Адвокаты! Уж не хотите ли вы засадить меня в сумасшедший дом?
– Нет, – засмеялась Долли. – Но они чуть не отправили туда меня, когда я рассказала им, что задумала.
Бербанк приветливо встретил Картера.
– Пришли вернуть мне деньги?
– Нет, снова взять, – сказал Картер, подавая ему шесть тысяч.
Сделав вид, что он не смотрит на них, букмекер передал деньги кассиру.
– “Конфедерат” двенадцать тысяч против шести.
“Конфедерат” выиграл. Вокруг Картера стала собираться толпа.
Долли к ужасу своему увидела, что, вместо того, чтобы следить за выходами лошадей, публика столпилась около её ложи; на неё смотрели, указывали пальцами. Её обступили знакомые.
– Уж не сошёл ли с ума Картер? – спрашивали они. – Он раздаёт тысячные билеты, как сигаретки.
Когда выиграл и “Красное Крыло”, Картера обступили со всех сторон. Его ободряли, пожимали ему руки. Высокий человек с тёмными усами и гладко выбритыми щеками подошёл к нему и взял его под руку.
– Я – Пинкертон, – приветливо сказал он. – Теперь вам нужен телохранитель. Если у вас есть свободное место в экипаже, я провожу вас домой.
Вечером все “экстренные приложения” были полны рассказов о человеке, который в три дня выиграл сто тысяч, не потеряв ни одной ставки. Повсюду были портреты Картера на трэке, Долли в ложе и мистрисс Ингрэм в тиаре и в бальном платье.
– Тёща будет довольна! – сказал Картер.
Он приказал на утро подать себе все газеты.
Когда он вышел к завтраку, он увидел, что на полу разостлано множество газет и все они открыты на объявлении:
Распродано в один день всё первое издание.
“Мёртвый зной”.
Рассказ Ч. Картера.
Второе издание – сто тысяч.
– Господи! – закричал Картер, – что это значит?
– Это значит, – отвечала Долли: – что я осуществила свои сны. Я всегда думала о вашей книге. И адвокаты послали меня к мистеру Спинку, агенту по объявлениям. Он сказал, что с моими деньгами и с его изобретательностью можно заставить скупить прошлогоднюю телефонную книжку лиц, у которых нет телефона и которые никогда не умели читать. Прежде всего он скупил всё первое издание и заказал второе – сто тысяч экземпляров. Типографии работают день и ночь, чтобы удовлетворить спрос.
– Но спроса нет.
– Будет! Пять миллионов людей прочтут объявление. Посмотрите!
Она потащила его к окну. Выстроившись в одну линию во всю улицу тянулась армия сэндвичей. Они несли доски, на которых было написано:
Читайте “Мёртвый Зной”.
Второе издание – сто тысяч!
С заборов, с крыш противоположных зданий на Картера смотрели те же слова.
– Сколько это стоит? – простонал Картер.
– Всё, что у нас было, – с торжеством объявила Долли.
Когда Картер явился на ипподром, он увидел, что его слава опередила его. Никогда ещё он не знал такой популярности. Люди, которых он не видал по нескольку лет, пожимали ему руки, приглашали его на обед, предлагали сигару. И все без исключения уверяли, что хотят приобрести его книгу.
– Я спрашивал её вчера у двенадцати газетчиков, – говорили многие, – говорят всё издание разошлось.
У ложи стояла толпа и подстерегала каждое движение Картера.
– Я ненавижу их всех! – кричала Долли. – Они смотрят на вас, как свора голодных собак, которые ждут, чтобы им бросили кость. Идём скорее домой. Я не хочу больше выигрышей, денег. Они нужны мне были только на рекламы.
Дома их ожидал представитель издательской фирмы. У него был уже заготовлен контракт на приобретение следующей повести Картера.
– А вы читали мой “Мёртвый Зной”? – спросил Картер.
– Нет, – откровенно сознался он: – но вторая повесть такого популярного писателя непременно пойдёт. Издательство готово выдать вам аванс пятнадцать тысяч долларов.
Так пришла к Картеру литературная слава.
Ричард Дэвис.
(Журнал “Новое слово”, №7, 1914 г., С.Петербург)
