Признайтесь, мужские знакомства в поездах начинаются с бутылки водки, хотя иногда случаются и непредсказуемые исключения. В этой поездке в командировку моим попутчиком оказался строитель, мой тёзка Сергей. Мы сели с ним одновременно в поезд в Самаре. И до Красноярска, где я вышел, а он поехал дальше, ехали в купе вдвоём. Общий стол, за которым водка не прижилась, доверительные беседы, которые с каждым часом становились всё интереснее и интереснее, сделали нас на время поездки друзьями.
– Знаешь, что, Сергей? – сказал он мне на второй день. – А жизнь моя на поверку выходит горбатая, как эти древние Уральские горы.
И он посмотрел в окно. Я тоже посмотрел. Мы только что проехали станцию Усть-Катав, что находится в Челябинской области. Отвесной стеной возвышались с левой стороны горы, а с другой стороны навстречу нам стремительным потоком бежала бурлящая горная река.
– Знаешь? – повторил он. – Я двадцать лет назад в командировке в городе Новосибирске встретился с одной женщиной. Симпатичная. Весёлая. Мы сначала виделись в столовой, на занятиях, а потом стали вдвоём гулять вечерами. И, видимо, я ей тогда тоже был симпатичен, так как наши встречи становились более частыми и продолжительными.
Я бросил на него мимолетный взгляд. Мне подумалось: «Ну вот. Пришло время. Сейчас Сергей будет придумывать разнообразные истории из жизни и хвастаться передо мной своими победами над женщинами». Но судьба действительно хозяйка для всех и всего без исключения, что только может произойти с нами в непредсказуемой жизни. Я не знаю, как он понял мой взгляд, может, даже и не заметил его, потому что без всяких колебаний и пауз продолжил говорить:
– Мы с ней были просто хорошими знакомыми, друзьями, между нами ничего не было. Время встреч, как и всё хорошее, пролетело весело и быстро, ведь мы были молодые. Нам, как беззаботным детям, не хотелось расставаться. И всё же я проводил её в Юргу…
– Мы же будем завтра проезжать её! – перебил я его.
– Ну да. Она и сейчас там живёт, – тихо ответил он.
– И адрес есть?
– Нет. Вот адреса её у меня нет.
Сергей как-то сник, загрустил, и мне показалось, что он замолчал надолго, но через минуту продолжил:
– Он поменялся у неё, а нового я не знаю. Есть только номер телефона.
– Так позвони, – обрадованно сказал я ему. – Это же ещё лучше.
– Нет, – перебил он меня. – Нет, Сергей. Вот этого я сделать не могу. Просто физически не могу, но ты слушай, что было дальше. Мы после нашего расставания какое-то время переписывались. За это время многое поменялось как в стране, так и в личной жизни. Я, не выдержав постоянных скандалов, бросил всё и однажды ушёл из семьи. Она знала об этом и, видимо, поэтому несколько раз очень настойчиво звала меня к себе, горячо объяснялась мне в любви. Но, увы, в нашем мире всё проходит, вечного ничего нет. Прекратилась и наша переписка. Просто сама по себе, тихо, незаметно прекратилась и всё. И долгое время мы не общались. А несколько лет назад, когда появились сотовые телефоны, знаешь, как у меня заныло сердце: захотелось услышать её голос. Как радостную весточку из далёкого и счастливого прошлого. Хоть один раз. Просто так.
И однажды я написал ей письмо, и – ты представляешь? – она мне ответила. Она позвонила мне. Некоторое время мы перезванивались, но даже от этих разговоров мне было очень хорошо. Она не раз звала меня к себе, клялась в вечной любви, но наше общение опять как-то тихо и незаметно прекратилось. Какие-то бесконечные и ненужные дела не давали нам возможности встретиться. Мы, несмотря на её приглашение, так и не встретились.
– А что случилось? – спросил я. – Ведь в то время ты был один, она была одна. Вы же были одиноки! Что вам мешало быть вместе? Плюнул бы на всё, ведь, как ты говоришь, тебе и плевать-то было, по большому счёту, не на что. Собрался бы и уехал к ней! Ведь ты, по всей видимости, её очень сильно любил, как и она тебя. И мне кажется, что ты даже и сейчас её очень сильно любишь.
– Была такая мысль, Серёга. Была. И очень настойчивая. Я даже собирался, как ты говоришь, бросить всё, плюнуть на всё и уехать к ней. Но. Но. Но. Ты знаешь, каждый телефонный разговор становился всё доверительнее и теплее. И однажды она в минуту откровенности рассказала мне, что в то время, в которое мы переписывались с ней, она жила с мужчиной. Серёга! Ты не представляешь, как меня это шокировало, будто кипятком с головы до ног ошпарило! Объясняется мне в любви, а сама живёт с мужиком, который спивается у неё на глазах в её же собственной квартире! Кошмар!
– Ты же сам говоришь, что жизнь – горбатая штука, – напомнил я ему.
– Да, жизнь как перчик. В меру положишь в еду – благодать, а в рот возьмешь – кричать захочется. То было желание ехать к ней, как ты говоришь, то нет. Может быть, это её признание или что-то другое, но что-то не пускало меня к ней, что-то держало, не давало мне сделать этот шаг. Короче, однажды я её прямо спросил: «Где же правда? К кому ты испытывала искреннее чувство? Ко мне, когда меня звала к себе, объяснялась в любви, или же к тому, другому, с которым продолжала в это время жить?»
Затянувшаяся пауза, видимо, не тревожила Сергея, и я спросил его:
– И что же она ответила?
– Она не ответила… Она молчала, и я прервал разговор.
– И что, больше ты не звонил?
– Нет.
– А она?
– Она присылала несколько эсэмэсок, но я не отвечал. Потом у меня украли телефон, потом менялись служебные sim-карты. Короче, она потеряла меня, а я – её в этой жизненной суете.
– Но у тебя же есть её номер.
– Есть, и что? Что это даёт?
– Так позвони ей. Договорись с ней о встрече. Она подойдёт к поезду, и вы увидитесь. Поговорите. Разберётесь. Ведь это же судьба!
– Зачем, Серёга? Ради чего?
– Она же ждёт!
– Так не ждут! – резко перебил он меня.
– Ну, ты и даёшь! Ты же сам этого ждёшь, – настаивал я.
А он понуро отвернулся от меня и стал смотреть в окно. Некоторое время мы ехали с ним молча. И я, грешным делом, подумал, что это всё – выдумка, комедия, маскарад. Но для чего?
– Ты знаешь, тёзка, – сказал я. – Мы с тобой просто попутчики. Просто случайные знакомые. Так сложились обстоятельства. Мы, может, больше никогда и не встретимся. Поэтому – слушай. Был бы ты моим другом, вот честное слово, я врезал бы тебе по шее, взял бы у тебя её номер и позвонил ей. Только как твой друг, только ради тебя. Если вы два раза не встретились, не смогли по глупости объясниться, разобраться в отношениях, то, как говорится, Бог любит троицу. Дай мне её номер, я сам позвоню ради вашего счастья. И если опять не будете вместе, то какая кому разница — было две попытки или три. Ничего же не изменится. Значит, не судьба.
Сергей, словно что-то отыскивая снаружи, продолжал смотреть в окно. Я замолчал и тоже стал смотреть. Там, за окном, мелькали станции, горы, тайга. Один пейзаж, меняясь, переходил в другой — ещё более прекрасный, удивляя и наслаждая нас таёжной красотой.
– Да, – сказал Сергей. – Широка страна моя родная и такая красивая.
Ну, где ещё, в какой другой стране успели бы за одну поездку пропарить мозги так, как у нас? Да нигде! В любой другой стране за всю дорогу прозвучало бы всего два слова: «здравствуй» и «прощай». А у нас сядешь в поезд молодым, а приедешь стариком. Вот так-то вот.
– Какая родина – такая и душа, – сказал я.
– И глупость тоже, – перебил меня Сергей.
– Да, а это у нас уже национальное достояние, особенно когда она длится годами, – уколол я его.
– Серёж, ты, случайно, по образованию не педагог? – прекратив смотреть в окно, неожиданно обратился он ко мне с вопросом.
– Нет. Я окончил институт журналистики и литературы.
– Как это понять? Ты что, писатель? – удивлённо переспросил он.
– И писатель, и поэт.
– И книги есть?
– Есть.
– М-да-а, – как-то неестественно и тихо промычал Сергей и, опять отвернувшись от меня, стал смотреть в окно.
Я не понимал Сергея, не мог уловить, о чём он думает и думает ли вообще. Он устало смотрел в окно. Я видел, как он поворачивал голову, то встречая, то провожая какой-то заинтересовавший его вид. Это длилось довольно долго. И лишь за Новосибирском Сергей оторвался от окна, молча достал записную книгу и, открыв её, положил передо мной. Я посмотрел на него, потом перевёл взгляд на записную книгу. В ней аккуратным столбиком располагались номера телефонов, а рядом тоже столбиком были записаны имена и фамилии их владельцев. И среди них лишь один номер был как-то вызывающе перечёркнут, от начала листа и до конца, горизонтальной красной чертой, словно соединяя настоящее с прошлым или, наоборот, разъединяя вчерашний день с завтрашним. Черта, как новый погостный крест на старом сельском кладбище, бросалась в глаза. «Тамара», – прочёл я имя хозяйки этого номера. Я молча взял телефон, набрал её номер и стал ждать ответа.
– Да, – раздалось в трубке.
Сергей напрягся. Мне было видно, как напряглись его мышцы. Он явно не ожидал, что разговор будет по громкой связи.
– Я слушаю, – повторили в трубке.
– Тамара? – спросил я, начиная разговор.
– Да.
– Здравствуйте, Тамара. Я – Сергей…
– Серёжа… Милый ты мой, Серёженька! – перебивает она меня.
И её громкий и возбуждённый голос, словно разорвав не только расстояние, но и время, отчётливо раздался в нашем купе.
– Родной ты мой! Вот я и дождалась! Почему же так долго? Где ты был всё это время? Любимый ты мой, Серёженька, как я устала ждать тебя!
Тамара говорила и говорила. Видимо, много накопилось у неё на душе, и долгое ожидание угнетало её. Она перепутала нас, обращалась ко мне так, словно я был он, её любимый. Я хотел её поправить, объяснить сложившуюся ситуацию, но Сергей сильно сжал руку, державшую телефон, давая этим понять, что не стоит ничего менять. И я продолжал молчать. А Тамара продолжала говорить:
– Серёженька, ты едешь? Я слышу стук колес. Ты едешь ко мне? Вот я и дождалась тебя. Вот и пришло моё счастье. Любимый ты мой, Серёженька. Наконец-то я дождалась своего счастья…
Её голос начал дрожать. Я отчётливо слышал истерические нотки в её голосе. Я хотел освободить руку, так как мне было больно, но Сергей не отпускал её. Он, не отрываясь, растерянно смотрел на телефон, а я – на него. А Тамара продолжала говорить, её дрожавший голос выдавал, что она плакала. И я словно видел её обильные слёзы, текущие по щекам и падающие ей на колени, так как чувствовал, что она их не вытирала. Она их просто не замечала.
– Милый ты мой, любимый ты мой, родной Серёженька! Вот я и дождалась тебя. Ты едешь ко мне? Это так, Серёженька? Это же правда? Ты едешь ко мне? Как же я устала тебя ждать. Желанный ты мой! Любимый ты мой, Серёженька!
Я не понимал Сергея. Почему он не хочет ответить ей, не хочет сказать ей хотя бы одно-единственное слово? Почему он так упорно молчит, не успокоит её? Я глядел на Сергея, который напряжённо смотрел на телефон, и осознавал, как мало надо человеку для его же счастья и как сильно зависит это счастье от других, нередко даже и враждебно настроенных к нему людей. Казалось бы, скажи он сейчас всего одно слово – и для него сразу же прекратилась бы война добра и зла, и земля стала бы одним Райским садом. Но Сергей молчал… А помощь приходит, когда её не ждешь, и, как правило, с той стороны, откуда не ждёшь. Плачущая Тамара, говорившая Сергею нежные слова, вдруг резко замолчала на полуслове и, выдержав небольшую паузу, ясным, приятным голосом твёрдо произнесла:
– Серёженька. Любимый мой Серёженька. Хватит меня мучить. Пожалей ты меня, пожалуйста. Во имя всех святых пожалей меня. Давай встретимся. Серёжа, бог ты мой! Если б ты знал, как я устала. Как я устала ждать тебя. Как мне плохо без тебя. Пожалей ты меня, пожалуйста, любимый!
Я понял, что и третья попытка, как и предыдущие, не удалась.
Если кто и мог не вмешаться в этот монолог, то только не я. Пусть они потом вместе или по отдельности простят меня, или проклянут, но я не выдержал, я не мог дальше продолжать участвовать в этой истории и просто отключил телефон. Потом с большим усилием освободил руку из рук Сергея и, оставив телефон на столе, вышел из купе.
В Юрге я стоял в коридоре у окна и смотрел на перрон, на многочисленных пассажиров, а Сергей так и не вышел из купе. Весь дальнейший путь до Красноярска мы проехали с ним молча. И всю дорогу и даже на перроне меня так и тянуло спросить его: «Почему? Почему?». Но я не спросил, что-то удержало меня от этого вопроса. А он, пожимая на прощание мне руку, словно уже в то время зная о том, что я напишу этот рассказ, тихо сказал мне:
– Ты же писатель. Вот и пиши правду, какой бы она ни была, и к тебе потянутся читатели. А в этой поездке мы двое были.
Я ничего не смог на это ответить, не находил слов, и потому так же тихо пожелал ему:
– Всех благ тебе.
– А тебе – читателя, – ответил он.
И я, так ничего не поняв, и с какой-то необъяснимой грустью и в полном смятении ушёл с перрона. Мой тёзка поехал дальше, а я затерялся среди отъезжающих и приехавших пассажиров в больших залах Красноярского железнодорожного вокзала. И больше наши пути не пересекались. И потому не знаю, встретились ли они ещё раз или же теперь уже расстались навсегда. Но я, да простит меня бог, желая им всего наилучшего, до боли души огорчился. Жаль. Очень жаль. Какая неразделённая любовь и какая замечательная была бы пара. И удивился мелькнувшей мысли, что вот бы меня одинокого кто-нибудь так любил, то я бы любил ещё сильнее, ещё крепче. Но так уж удивительно устроен человек, что не может он по своему непониманию, незнанию, нежеланию испытать полного, бьющего через край счастья. Вечно нам кого-нибудь или чего-нибудь не хватает, и мы виним в этом других, но винить нам за это некого. Мы сами виноваты в этом, так как по глупости делаем то, чего нам не надо было делать. И как ни странно, узнаём об этом всегда лишь только потом, когда счастье безвозвратно уже пройдёт мимо нас. А жаль. До глубины души жаль и обидно.
Сергей Майоров.
